(no subject)

[sofia_falk]

 «Глокая куздра» или некоторые размышления об особенностях  языка.

«Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». Что за «куздра» и какой-такой «бокр»? И за что она его «будланула»? И что вообще между ними происходит? И чего они не поделили (а может наоборот поделили)?

 В 1928 году академик Щерба придумал эту «куздру» для универсального объяснения языковой конструкции. Ну в самом деле. Вы можете не иметь ни малейшего понятия о том, кто такая «куздра» и почему она так относится к неведомому «бокру». Но вы чётко различаете – куздра-то эта глокая, и что-то она уже совершила по отношению к загадочному бокру, и предпринимает какие-то действия к бокрёнку, который явно еще малыш. Опять же «куздра» эта —  женского рода, а «бокр» явно принадлежит к противоположной половине.

А уж плохая эта самая «куздра» или всё-таки она поступает по справедливости, предстоит решить каждому в меру его фантазии и понимания этой самой справедливости. Может она защищает своё жилище? А  может она —  гнусная хищница, и тогда бедный «бокр» и его «бокрёнок» уже нуждаются в сочувствии...

Одним словом, не вдаваясь в частности, совершенно очевидно, что здесь прилагательное и подлежащее, а что сказуемое. Имеется даже множество второстепенных членов предложения. Да и смысл в общих чертах понятен.

Ну хорошо, скажете Вы, бог с ней с этой самой «куздрой», что дальше-то?

 

В одном из давних номеров московского журнала «Пушкин» была напечатана статья Льва Сигала «Разгневанный Пурист и рассудочный  Лингвист». Автор рассуждал о засорении русского языка, проникновении в него всяческих англицизмов, и пренебрежении языковыми нормами. «Разгневанный Пурист» негодовал и обрушивался, «рассудочный Лингвист» его успокаивал.

Думаю, нежные лингвистические души и того и другого не выдержали бы, окажись их обладатели в Германии, Израиле, Греции или в Америке, где наши люди, продолжая вроде бы общаться на родном языке, на самом деле разговаривают между собой на особом, только им понятном волапюке, вживляя в свою речь немецкие или английские слова, приращивая им русские окончания и склоняя их на русский манер. Куда уж тут бедной «куздре». Тут создают монстров похлеще.

«Некоторые такие «новообразования» столь интересно звучат по-русски, что будоражат воображение и даже обладают своего рода магией. Поселившись ненадолго в таком одиозном месте, как Брайтон Бич, я на второй день услышала от соседки, что «под бордволком живут хомлессы». И хотя я прекрасно понимала, что бордволком называется широченная деревянная набережная, а хомлессы — это всего-навсего бездомные, то есть по-нашему бомжи (пэннеры – S.F), но в голове моей немедленно возникла картинка в стиле «фэнтази»: некая огромная мрачная гора, поросшая мхом, — Бордволк, а под ней, в каких-нибудь пещерках, а может быть и в норках, живут маленькие, милые и загадочные существа типа хоббитов, именуемые хомлессами». Это —  из статьи Вероники Боде, которая, столкнулась со сленгом русской Америки. Ну а что же у нас? Да и замечаем ли мы за собой признаки неизбежного «сползания в эту пучину»?

Как-то в начале своего пребывания в Германии, в первые месяцы посещения курсов, я стала свидетелем разговора, где кому-то настойчиво предлагали «анмельдоваться в фаршуле», а для этого «поставить соответствующий антраг». Женщины же оживлённо обсуждали: входит ли «киндергельт в «айнкому» и раздумывали, как бы устроиться «пуцать по-чёрному».

Нетрудно догадаться, что моему незадачливому однокурснику советовали поскорее зарегистрироваться на курсах водителей, для чего требовалось написать заявление. А загадочная «айнкома» оказалась доходом, правда, переведённым прихотливостью собеседниц в женский род.

Некоторые остряки для обозначения не облагаемой налогами работы используют глагол «шварцовать». Что помимо обозначения совершаемого действия обладает ещё некоторой пикантностью. Он несколько напоминает забытое, исконно советское слово «фарцовать». Тем кто успел забыть или уже не застал: фарцовщик — это почти антисоветчик, так как скупает вещи у иностранцев, а затем перепродаёт их в тридорога, пользуясь временными неуспехами доблестной советской текстильной промышленности. Попросту спекулянт. Но не простой, а с душком. Недаром, в общественном сознании он располагался где-то в непосредственной близости от торговцев валютой и шпионов. В общем, черное пятно на светлом теле советской социалистической действительности. Так что с понятием «шварцовать» его роднит не только цвет, но и положение по отношению к законности.

А наши дети? Пришла к моей дочери намедни подружка. Возились они какое-то время в комнате, потом слышу, одна другой говорит: «комм в эссциммер». Через некоторое время оттуда раздаётся: «а мне игаль, я хочу виноградный зафт». Я уж не говорю о бесконечных ja  и nein, вместо да и нет.  Согласитесь, что человек незнакомый с немецким языком (или хотя бы не живший в Германии) с трудом поймёт о чём идёт речь. А ведь можно было сказать: мне всё равно, хочу виноградный сок, пойдём в столовую. Хотя, строго говоря, Esszimmer не совсем столовая. Это пространство между коридором и кухней, скорее похожее на холл, чем на отдельную комнату.

Понятия «флё-маркт» и «супермаркет» тоже вполне переводимы и имеют соответствия в русском языке. Первое — «блошиный рынок» или, на худой конец, более близкое понятие «толкучка», «барахолка». Ну, а супермаркет, он и в Африке супермаркет. Однако, мы предпочитаем говорить именно Flohmarkt.

А что уж говорить о словах и понятиях, которые не имеют точного перевода или аналога в русском. Например, Kalt- и Warmmiette. Перевести их на русский язык конечно можно. Однако получившийся перевод будет слишком громоздким. И наш человек в Германии никогда не спросит у соседа: «Сколько ты платишь только за квадратные метры без учёта мусора, эксплутационного обслуживания, горячей воды и отопления?» Такое и в страшном сне представить невозможно. Гораздо удобнее спросить: «Сколько ты митуешь кальт, а сколько варм?» Просто и понятно.

А всякие там «ангеботы» и «редуцирты»! Конечно Angebot — это предложение, а Reduziert — всего-навсего снижение цены. Но слово «предложение» в русском языке более ёмко. И значение его чаще всего можно распознать лишь в определённом контексте: может быть «предложение руки и сердца», а может быть «спрос и предложение». У нас же  сказал «ангебот» и всем всё ясно, а уж от «редуцирта» и вовсе какая-то необыкновенная лёгкость в душе ощущается.

    Конечно же есть и немало в немецком языке "удобных"слов, которым сложно подобрать адекватный и такой же ёмкий по значению аналог в русском языке. Вездесущий doch и многогранный Bescheid, основательный и многозначимый Termin...  Да и контекст часто позволяет такие вкрапления. Однако и тут не обходится без лексических и грамматических гибридов, от которых у человека непривычного может приключиться когнитивное расстройство, а то и вовсе "вынос мозга". Помню, как симпатичная, русская акушерка Марина во Frauenklinik, где я рожала своего сына, приветливо улыбнувшись и поправив мне перед уходом подушки сказала: "Ну будет нужно чего, скажи мне тогда бешайд. Мне на анмельдунге сразу передадут, ага?" - после чего я впала в коматозное оцепенение с полным инервационным расстройством эмоциональной сферы. Надо, правда, учесть, что на тот момент я жила в Германии всего пару лет, и стойкая резистентность к лингвистическому "творчеству" соотечественников у меня ещё не сформировалась окончательно и не затвердела до состояния непробиваемой брони.

Одна моя приятельница тогда же рассказывала, как невзначай обидела хороших и "свежих"; ещё на Германщине своих знакомых, договариваясь о долгожданной встрече: "Ну отлично, - подытожила она в конце разговора - давайте назначим термИн..." Комментарии, как говорят, излишни...

         Впрочем создают и такое, для чего впору открывать отдельную страницу курьёзов. Один мой знакомый, который уже живёт в Германии лет восемь, рассказал, что на заре своего пребывания  он родил такого монстра: «Их хабе спичка гежогт». Неправда ли, какое трепетное единение на границе двух языков?

            Нетрудно представить себе, что от всех этих «заключить фертраг», «закундить» (то есть сделать клиентом), «шпрахи» или даже такого перла, как «вы в каком квалитете желаете спать?», у вновь прибывшего эмигранта просто голова идёт кругом. Особенно, если это гуманитарий, или, как у нас принято говорить, человек интеллигентной профессии. «Нет! — говорит он себе. — Никогда я не буду разговаривать на этом чудовищном волапюке. На этой смеси французского с нижегородским. На этом жутком сленге. Я отстою чистоту русского языка. Я для всего буду искать русские аналоги!». Он полон негодования и решимости. И что же? Да ничего. Проходит время. И смотришь, вот он уже в «шпаркассу пошёл», и «антраг поставил», и «ферзихерунг заключил», и в «бекерае брётхены покупает». И как бы не сетовали мы за чашкой чая, или чего покрепче, на такое засорение великого и могучего, но цели у всех в этой жизни разные. И далеко не у всех они упираются в соблюдение чистоты русского языка. Да и во многом эти заимствования оказываются лаконичней (см. написанное выше).

            Даже если абстрагироваться от конкретной русско-немецкой языковой реальности, и вспомнить русский Бруклин, русский Квинс, русский Париж и русский Израиль, то станет совершено ясно, что в третье тысячелетие эти суверенные территории (не обозначенные как таковые ни на одной карте мира) войдут с новыми, вполне сложившимися диалектами русского языка. Им помимо лексических заимствований свойственны и особые интонации (каждому свои).  И диалекты эти, как впрочем и любой язык, находятся в постоянном развитии и движении. И в них как в зеркале отражается всё, что происходит с русским эмигрантом в Германии, Америке или Израиле: смешение и смещение реальности, нежелание ассимилироваться, а скорее ассимилировать в свою сторону страну, в которой он живёт. Отражается в языке и наша вечная ностальгия, беда наша и радость и, может, то единственное, что позволяет нам ещё держаться.

2001 г.